Каждая статья на тему своеобразия русского сада вызывает живой читательский отклик. Статьи Юрия Марковского «Русский сад? Это миф» и Александра Сапелина «Русский сад: вчера, сегодня, завтра…» (публиковались в 2006г.) подверглись активному обсуждению на страницах журнала, в читательских письмах, на разных форумах в Интернете. Как показал наш опыт дискуссии по этому вопросу, существует два полюса, вокруг которых формируются аргументы и доказательства. А именно: полюс «НЕТ» (такого феномена не было) и полюс «ДА» (как же не было, когда вот он). Коротко напомню аргументы партии «НЕТ»: все сады в нашей истории (кроме огорода) — французский, английский, голландский — заимствованы. Все современные садовые подходы строятся тоже на западных образцах — журналах, книгах, выставках. Аргументы партии «ДА» — и это очень любопытный факт, прошу его запомнить — они вообще из другой сферы. Защитники права русского сада на историю очень любят обращаться к живописи, к поэзии, просто к воспоминаниям и семейным хроникам. Дискуссия, таким образом, происходит в двух различных плоскостях, и оппоненты, похоже, не слышат друг друга.

Попробуем разобраться в этом феномене. Если мы понимаем сад просто как участок земли, обнесённый оградой и заполненный дорожками, клумбами, солитерами и композициями, то мы, скорее всего, будем вынуждены согласиться с партией «НЕТ». Перед нами некий абстрактный сад — тот, образцы которого предлагают журнальные картинки, который присутствует на пакетиках семян и на рекламах газонокосилок. Представлять его образцом для подражания выгодно продающим: его можно бесконечно эксплуатировать как приманку, наживку именно потому, что он обезличен, лишён индивидуальности. Но такого сада — абстрактного — нет, его просто не существует! «Рекламный» сад невозможен по определению, это фантом. И для продолжения дискуссии — тупиковый путь.

Чтобы не попасть во власть рекламного миража, мы должны принять другую отправную точку. Мы должны согласиться с тем очевидным фактом, что сада не существует без садовника. Не существует, как дня без ночи, пруда без берега, бутона без розы. Но и это не всё. Ведь и садовник не существует как абстракция — он человек своего времени, своей страны, своей культуры. То есть сад на самом деле заключен в достаточно обширный и разнообразный контекст. И, не разобравшись в контексте, мы никогда не поймём сути нашего предмета. Это как если бы, изучая личность человека, мы остановились бы только на его анатомии. Знания о последней, безусловно, совершенно необходимы, но их, согласитесь, вовсе не достаточно, чтобы постичь, ладно уж душу, хотя бы мотивацию поступков человека. То же с садом — вырывая его из контекста, мы можем уточнить не более чем его анатомию: скелет дорожек, плоть цветников, влагу водоёмов. Но к сути божьего феномена — Сада с большой буквы — это нас ни на шаг не приблизит.

Приведу один, как мне кажется, весьма красноречивый пример подробного разбора «анатомии» сада. Александр Николаевич Бенуа (1870 — 1960г. г., художник, критик, основоположник «Мира искусства», автор книги «Мои воспоминания» — энциклопедии российской жизни рубежа XIX — XX в. в.) пишет о Петергофе, бывшем для его семьи родным местом. Прежде всего, он возражает тем, кто привычно сравнивает Петергоф с Версалем. Нет, в Петергофе скорее ощущаются влияния немецкое, итальянское или скандинавское, но и эти влияния сильно переработаны, утверждает Бенуа. «В Петергофе, — продолжает автор, — все грубее, примитивнее, менее художественно». Здесь, по мнению Бенуа, обнаружилась скудость средств, но при этом желание блеснуть. Петергоф, продолжает нагнетать автор, провинциален, окружающая природа — худосочная, чахлая, само существование здесь мучительно: дожди, туманы, неприветливое море… Короче, «анатомия» — ужасна. Но вслед за её разгромным описанием следует резюме: «И всё же Петергоф — сказочное место».

Так что давайте выйдем за калитку сада и посмотрим на окружающий его контекст. Начнём с самого простого и очевидного. С дороги. Исключим тех счастливчиков, которые живут в саду круглый год. Для большинства в сад из города ведёт дорога. Символическая её роль в литературе описана, не будем уклоняться от темы. Для нас важно, что сад не висит в воздухе, к нему ведёт дорога, а это впечатления (и не только от плачевного качества самой дороги): пейзажи, деревни, деревья, рынки, соседи, заборы. Всё это надо миновать, прежде чем открыть калитку в свой сад. И это первый, самый очевидный, контекст. Примыкает к нему важнейший пласт — не только внешний по отношению к саду, но во многом определяющий психологию садовника. Это климат, погода. Вспомним слова Епиходова из «Вишнёвого сада»: «Не могу одобрить нашего климата. Не могу. Наш климат не может способствовать в самый раз». Что такое для нас климат? Это высокая степень тревожности, страх перед заморозками, ужас перед морозами, а ещё — тля, засуха, дожди, солнце или его отсутствие. Короче, наш садовник всегда в тонусе, всегда на пороге стресса, всегда взволнован. Европейского благодушия и спокойствия нет. Может ли неспокойная психика остаться без воплощения в саду? Думаю, нет. И её, психики, портрет — спанбонд, клочками разбросанный по саду, рубероид, доски и камни, наш отечественный укрывной материал. Не будем о грустном. Лишь обозначим первый уровень контекста и назовём его, к примеру, географически-климатическим.

Именно этим уровнем определяется сначала интуитивный, а затем всё более осмысленный протест, который переживают многие отечественные цветоводы, восстающие против навязчивых западных шаблонов. У нас другой климат. У нас огромная страна. Краснодарский сад не может быть похож на сибирский, расположенный поблизости от моря ничем не напомнит тот, который пристроился на опушке леса, и т.д. Скажу честно, что во многом именно на волне этого протеста и возник почти уже шесть лет назад наш журнал.

Но вовсе не только география, климат и рождённая ими природа составляют контекст, в котором заложен наш сад. Не менее важен следующий пласт. Его можно назвать мемориально-биографическим. Сад, даже если создан, как говорится, на ровном месте, будет наполнен воспоминаниями и ассоциациями хозяев. Об этом говорят ландшафтные дизайнеры, часто вышучивая своих заказчиков за, казалось бы, нелепые фантазии. А фантазии — это растения и цветы, это огороды и фасоны заборов, без которых человек просто не может представить своего сада. Он почему-то требует их обязательного включения в проект. Зайдем с другой стороны, посмотрим, о чём пишут участники нашего конкурса «В поисках райского сада»? В их письмах очень много «общих мест», среди которых можно выделить ключевые слова: дача, детство, дедушка (бабушка), выделили на заводе (в институте), был огород, росла картошка, пионы, гладиолусы, мечта о газоне, старые яблони и т.п. Для очень многих сад связан с воспоминаниями детства, с семейными традициями, со старшими поколениями. Эти воспоминания связывают не только разные поколения одной семьи, среди них есть общие для всей нашей культуры, понятные каждому из нас образы и ассоциации.

Ещё один пример. В книге мемуаров о последних годах жизни Марины Цветаевой много горькой правды о её жизни в эмиграции. И в нескольких статьях, написанных разными людьми, как иллюстрация её тоски по родине приведены строки:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст

И всё — равно, и всё — едино.

Но если по дороге куст

Встаёт, особенно — рябина…

Оставляя после рябины многоточие, Марина Ивановна, осмелюсь предположить, была уверена, что читателю и без объяснений будет понятно, почему именно рябина лишает её дара слова, заставляет оборвать стих. Она рассчитывала на общий для неё и читателя круг ассоциаций и образов, которые порождает в нашей памяти это дерево. Разумеется, у России нет монополии на берёзу или рябину. Есть только круг ассоциаций, которые эти деревья вызывают в нашей памяти. У каждого свои, но есть и общие, рождённые нашей природой, фольклором, живописью, поэзией. Эти ассоциации становятся опорой для художника, который рассчитывает на родственность восприятия.

И часто образ оказывается богаче и зримее, чем породившее его растение. Вспомним про вишнёвый сад. Иван Бунин пытался отрезвить русского читателя, утверждая, что «Ничего чудесного не было и нет в вишнёвых деревьях, совсем некрасивых, корявых и с мелкой листвой». И садов вишнёвых не было, Чехов их придумал, притом, что сам никогда помещиком не был, и знать не мог. Но, несмотря на все старания Бунина, вишнёвый сад стал для нас очень сильным порождающим образом и легко возникает перед нашим мысленным взором, даже если никому из нас не приводилось в жизни увидеть существующий или нет на самом деле вишнёвый сад.

Тут мы естественным образом приблизились к следующему уровню контекста, к самому, может быть, интересному и красивому. Из которого мы в журнале черпаем усладу для глаз и уверенность в том, что русский сад имеет исторические корни и традиции. Это, разумеется, живопись и литература. Это наши великие садовники — Гоголь, Чехов, Толстой, Чайковский. Это наш культурный контекст, в котором запечатлён самый возвышенный и одновременно самый достоверный образ нашего сада.

И вот, выведя САД за пределы отмеренных каждому из нас соток, я предлагаю вам такой несколько на первый взгляд парадоксальный вывод: русский сад, безусловно, был, но одновременно его вовсе не существовало. Он осязаем и реален только для тех, в ком отзывается памятью поколений, художественными образами, поэтическими или живописными ассоциациями. Если отрицание русского сада вызывает у вас протест и желание ввязаться в спор — значит, для вас его существование реально. Но если ваша память молчит, если отсутствует ассоциативный ряд, то его и в самом деле не было. Не было именно для вас.

Боюсь, что компромисс между двумя этими партиями — «ДА» и «НЕТ» – невозможен. Надо просто смириться с этим и признать право каждой на существование.

И последнее. Принадлежа к убеждённым членам партии защитников права русского сада на историю и самобытность, я думаю, что главный вопрос сегодня должен быть поставлен иначе. А именно: есть ли у нашего сада будущее? Боюсь, что в это будущее мы можем смотреть с той же мерой оптимизма (или скепсиса), с которыми оцениваем будущее отечественной культуры и национального самосознания вообще. Иными словами, того контекста, вне которого сад существовать просто не может.

---

Вернутся в раздел Сад в истории и искусстве